У меня есть там одно стихотворение. А у других людей спрашиваю для интереса.

Да и Николай Васильевич тоже. Он бы, кстати, наверное, мою идею Триединства поддержал сейчас. Не хватает Украине Гоголя и Шевченко, как России Достоевского и Толстого.

РАЗУМА ОБЕИМ ДЕРЖАВАМ НЕ ХВАТАЕТ!

печально.

Естественно.

Красиво. Сама написала?

Тарас Шевченко)

Ясно. У меня для тебя тоже кое-что есть...

Мне понравилось.

А это....

- Должна. Я хотела тебе написать. Вот смотри, - она показала на маленькую латунную корзинку для бумаги у стола. - У меня ничего не вышло. Я не смогла. Напрасные старания - это невозможно объяснить. Потом я хотела уехать, не поправившись, написать тебе оттуда, но и этого я бы не смогла. Не мучь меня...

"Не мучь меня, - думал он. - Они всегда так говорят, эти женщины - олицетворение беспомощности и себялюбия, никогда не думая о том, что мучают другого. Но если они даже об этом подумают, становится еще тяжелее, ведь их чувства чем-то напоминают сострадание спасшегося от взрыва солдата, товарищи которого корчатся в муках на земле, - сострадание, беззвучно вопящее: "Слава Богу, в меня не попали, в меня не попали" Эрих Мария Ремарк. Жизнь взаймы.

Я бы так о Женщинах не рассуждал...

Вам звонили, – сказала Фрида, косоглазая служанка фрау Залевски, когда я днем забежал ненадолго домой.

Я обернулся к ней:

– Когда?

– С полчаса назад. И звонила дама.

– Что она говорила?

– Что хочет позвонить еще раз вечером. Только я сразу сказала, что едва ли стоит. Что вас по вечерам никогда не бывает дома.

Я уставился на нее:

– Что? Вы так и сказали? Господи, хоть бы кто-нибудь научил вас разговаривать по телефону.

– Я умею разговаривать по телефону, – заявила нахально Фрида. – Вы ведь действительно никогда не бываете дома по вечерам.

– Вам до этого нет никакого дела, – рассердился я. – В следующий раз вы еще станете рассказывать, что у меня носки дырявые.

– Отчего ж нет, могу, – ответила Фрида язвительно, вытаращив на меня свои воспаленные красноватые глаза. Мы с ней издавна враждовали.

Всего приятнее было бы сунуть ее головой в кастрюлю с супом, но я сдержался, полез в карман, ткнул ей в руку марку и спросил примирительно:

– Эта дама не назвала себя?

– Не-ет, – сказала Фрида.

– А какой у нее голос? Немного глуховатый, низкий, и кажется, будто она слегка охрипла, не так ли?

– Не помню, – заявила Фрида так равнодушно, словно я и не давал ей марки.

– Какое у вас красивое колечко, право прелестное, – сказал я. – Ну подумайте получше, может быть всё-таки припомните?

– Нет, – ответила Фрида, так и сияя от злорадства.

– Ну так пойди и повесся, чертова метелка! – прошипел я и ушел, не оборачиваясь. Эрих Мария Ремарк. Три товарища.

А сейчас не заходишь?

Не-а. Да и не пишется что-то(я о стихах). Наверное, у меня все хорошо.